А это шли не за ним.
— …Нет, — сказал профессор.
— Вы губите общину. Я уважаю ваши взгляды, но они несколько устарели. Я же не предлагаю вам работать на оборону… то есть я предлагаю вам работать именно на оборону, в самом чистом, первозданном смысле этого слова! Я прошу вас спасти нас всех!
Профессор молчал.
Начальник спецслужбы поднялся и не спеша подошел к прозрачной перегородке, наглухо отделявшей его от профессора. Оперся на нее обеими ладонями.
— Я понимаю вас, поверьте, — снова прозвучало из-под потолка. — Глупо отрицать, что администрацией допущен ряд серьезных просчетов, что доверие к ней широких масс выжившего населения в значительной степени подорвано. Глупо и недостойно. Но вы же интеллигентный человек, умница… в сущности — цвет нации, представитель ее истинного авангарда. Авангарда духа. Вы-то должны понимать, что не допускает просчетов лишь тот, кто ничего не делает. А мы делали и делаем очень много. И могли бы делать еще больше — чего бы мы только не сделали! — если бы удалось вновь спаять нацию в единый, четко функционирующий монолит! Мы должны быть вместе! Плечом к плечу! Ведь мы же все в одинаковом положении, в одинаковой опасности. Кому, как не вам, взять на себя благороднейшую задачу восстановления единства!
Профессор молчал.
— Хорошо, — сдерживаясь, сказал начальник спецслужбы и даже пристукнул ладонями по прозрачной толстой стене — микрофоны донесли до профессора отдаленный двойной хлопок. — Это все мораль, — начальник спецслужбы сделал отстраняющий жест, — это все мораль. В своем озлоблении, в своей, что греха таить, интеллигентской заносчивости вы можете даже счесть это демагогией. Но когда перекрытия над убежищем будут взломаны испепеляющим лучом, — он поднял руку, указывая вверх, — и расплавленный металл хлынет на голову вам и вашей супруге, — это будет уже не демагогия! А катастрофа! Которую вы могли бы предотвратить — и не предотвратили, руководствуясь сомнительными вашими принципами, хорошими для послеобеденной беседы, но плохими для борьбы!
Профессор молчал.
— С другой стороны, — сменив тон, сказал начальник спецслужбы, — зная вас, я могу представить себе, как привязались вы и ваша супруга к тому странному мальчугану, который жил у вас несколько месяцев. У меня у самого трое детей, все они со мной здесь, младшему нет еще и пяти — я прекрасно понимаю, как близки становятся малыши. Особенно когда долго болеют. В пустыне вы наверняка встретите вашего приемного сынишку… потолкуете с ним… может, и он будет рад вас видеть.
— Вы неверно поняли меня, — произнес вдруг профессор. Начальник спецслужбы встрепенулся. — Я отклонил ваше предложение вовсе не по каким-либо принципиальным соображениям. Я не могу оставить жену.
— Мы переведем ее сюда! — облегченно воскликнул начальник спецслужбы. — Она дождется вас здесь, в отдельной, комфортабельной секции!
— Я не могу ее покинуть, — поколебавшись, признался профессор. — Сегодня день ее рождения.
— Это несерьезно! Это мальчишество, профессор! Из-за семейного торжества! Вы прекрасно отметите его завтра или послезавтра, и, смею вас уверить, праздник ваш только выиграет, если вы и ваша супруга будете знать, что вы в безопасности и угроза удара ликвидирована. И не кем-нибудь, а именно вами! С нашей же стороны я обещаю вам искреннюю признательность, участие в подготовке праздника — вина, консервированные фрукты, закуски… музыка… Ваша супруга, кажется, ведь очень любит музыку?
— Нет-нет, благодарю вас. Мы никогда не переносим этого праздника. Плохая примета, простите.
— Что ж, — холодно сказал начальник спецслужбы. — Возвращайтесь к себе… веселитесь… если уверены, что угрызения совести и страх ежеминутно вероятной катастрофы не подпортят вам праздничного настроения. — Профессор повернулся к двери, где его ждал конвоир в гермокостюме. — И все-таки, профессор. Давайте договоримся так. Возвращайтесь к себе. Расскажите супруге о нашей беседе. Посоветуйтесь. Я уверен, что, как ни тяжело это будет для любящей женщины, она примет мою сторону. — Профессор чуть пожал плечами, стоя вполоборота к выходу. Конвоир нетерпеливо похлопывал затянутой в пластик ладонью по прикладу автомата. — Через… ровно через два часа я позвоню вам в блок. Идет?
— Я буду рад, — помедлив, сказал профессор.
— Чудесно. И, так или иначе, передавайте супруге самые искренние мои поздравления с ее… не будет бестактным узнать, скольколетием?
— Ей тридцать семь.
— Нет, — тепло улыбнулся начальник спецслужбы. — Знать о тридцатисемилетии еще не бестактно. Итак, всего доброго, профессор.
— Если позволите, еще одно.
— Да, разумеется. Я внимательно слушаю вас.
— Наш маркшейдер, очень знающий специалист и прекрасный, смею вас уверить, гражданин… я, к сожалению, уже два дня его не видел… словом, мы как-то разговорились, и он очень тактично выразил беспокойство отсутствием… я не геолог и не могу повторить точно… дальнего бурения, каких-то замеров или проб… Он говорил, что шахта под угрозой, поскольку есть вероятность внезапного прорыва термальных вод. Я пользуюсь случаем, минуя промежуточные инстанции, довести до сведения высшего руководства мнение специалиста, знакомого с конкретной обстановкой.
Начальник спецслужбы замер. Когда он понял смысл сказанного, ему стало жутко, словно он повис в пустоте.
— Это очень ценная информация, профессор, — сдерживая страх, сказал он. — Не понимаю, почему маркшейдер сам не обратился…