Письмо живым людям - Страница 298

298

Наконец, вместе с вползающим в наши просторы с медлительной стремительностью новым, не имеющим никаких аналогов в прошлом глобальным фактором — компьютеризацией, вползает к нам и порожденное им своеобразное направление в фантастике: «киберпанк». Не исключено, что в какой-то момент оно окажется наиболее социальным направлением и займет, по крайней мере по формальным признакам, место классической советской НФ; как и она, «киберпанк» неразрывно связан с техникой, а во-вторых, будь ты хоть красный, хоть коричневый, хоть черномырдый, хоть яблочный в рыбинку, ты, когда читаешь и пишешь, пользуешься буквами, одинаковыми для всех, общими для всех. А если эти буквы начнут, что называется, вести себя? Начнут жить своей жизнью, по своим законам, о которых ты, отнюдь не Кирилл и Мефодий, а просто пользователь, не имеешь ни малейшего представления? А если некий хитрец сумеет о чем-то с алфавитом договориться? Не сегодня-завтра компьютеры станут столь же общеупотребительны, сколь и азбука… Мне «киберпанк» не близок, но, вероятнее всего, просто потому, что я в этих делах полный профан и по неграмотности не в состоянии всерьез переживать сетевые коллизии; но я знаю уже двух людей, которые способны не только к этому, но и к актуализации своих переживаний вполне достойными текстами. Жаль только, что основным переживанием в них является опять-таки неизбывное «нет правды…»; что ж, время такое.

Словом, утверждать, что, поскольку в условиях свободы слова отпала необходимость говорить эзоповым языком, фантастика кончилась или что она «временами исчезает», как это заключил, например, в своей статье М.М. Нехорошев («Нева», 1995, № 4), можно только если нарочно приставить, как адмирал Нельсон, подзорную трубу к давно выбитому глазу. Но заносчивый британец по крайней мере выиграл таким образом для своей Англии битву за Копенгаген; а что выигрывается тут, убей бог, не понимаю. Зато прекрасно понимаю, почему не видит объекта уставленный в подзорную трубу глаз. По той самой причине, по которой, скажем, уважаемый Михаил Менделевич произносит несколько дежурных фраз о том, что НФ — дело неплохое, и немедленно проговаривается: упоминая о просто прозе, он называет ее «настоящей прозой», а упоминая двумя страницами позже о фантастике, он именует ее «чертовой фантастикой». Этак по-свойски.

Почему же она не настоящая проза? Очень просто. Потому что научная фантастика — это только то, где моделируются несуществующие миры. Вообще статья Нехорошева хоть и небольшая, но очень забавная обилием давно, казалось бы, изжитых ошибок, и я не откажу себе в удовольствии процитировать: «Жанр… фантастики рисовал миры вообще несуществующие, автор… создавал некую умозрительную модель, помещая ее в иное время или пространство. Эта модель для того и придумывалась (курсив мой. — В.Р.), чтобы получить возможную картину жизни, «проиграть», как это делают футурологи, возможные варианты будущего, поставить мысленный эксперимент». Конец цитаты. Уф. Как инженерством человеческих душ-то пахнуло! Подошел писатель к кульману, взял рейсфедер, взял калькулятор и с воплем «Дай-ка я чего-нибудь новенькое придумаю!» как пошел миры моделировать; моделировал, моделировал… Точь-в-точь по столь же дебильному, сколь и сальному анекдоту: нашел Иван-царевич свою лягушку и давай на ней жениться, и давай на ней жениться!

Но позвольте. А, скажем, «Анна Каренина» чем не мысленный эксперимент, чем не модель? Чем не «проигрывание» человеческих переживаний и отношений в предложенной «придуманной», «умозрительной» ситуации? Ах, ну да: мир-то вокруг этой модели настоящий, не «придуманный». Можно подумать, кто-то в состоянии описать реальный мир, а не свои мысли, свои представления о нем. Но даже оставим это берклианство, тупо подойдем с рейсфедером и калькулятором: сколько процентов деталей нужно изменить в реальном мире, чтобы он стал придуманным? В качестве противопоставляемой фантастике «настоящей прозы», использующей фантастический прием, Михаил Менделевич приводит гоголевскую «Ночь перед Рождеством», где кузнец Вакула летает на черте, но кроме черта весь мир — настоящий. Тогда и «Двадцать тысяч лье под водой» не фантастика, потому что капитан Немо плавает на подводной лодке, а весь остальной мир — настоящий. Или дело в том, что черта заведомо нет (хотя даже это утверждение есть не бесспорный факт, а лишь элемент атеистического представления о мире; люди верующие считают, что это одна из самых подлых дьявольских придумок — говорить: «Меня нету!»), поэтому у Гоголя реализм с фантастическим приемом, а подводную лодку при относительно небольшом от уровня жюль-верновских времен развитии техники человек уже мог построить своими руками? Но тогда и впрямь у Жюль Верна сугубый реализм с гораздо меньшим, чем у Гоголя, фантастическим приемом… А уэллсовский человек-невидимка бродит и мечется по целиком придуманному миру, что ли? Да вроде нет, самая обыкновенная обывательская Англия конца прошлого века; столкновение реального мира с чем-то, чего в нем до сих пор не было, и обусловливает конфликты, момент столкновения и есть детонатор переживаний. Значит, не фантастика. А «За миллиард лет до конца света» Стругацких? В обыкновенную питерскую квартиру середины 70-х вламывается Гомеостатическое Мироздание, а люди все — как мы, и винище обыкновенное, и телефон без стереоэкрана. Не фантастика. А Борхес в «Вавилонской библиотеке» смоделировал абсолютно самостоятельный, не имеющий в реальности аналогов мир, — значит, «чертова» НФ, а не «настоящая» проза…

298